"Из нас делали солдат"

Если бы Леонид Иванович Чепкасов надумал сегодня пройтись по «местам боевой славы», то есть побывать там, где когда-то служил, это ему удалось бы вряд ли.

Точка, где находился его полк, безвозвратно затерялась под полигоном космодрома «Восточный», куда проникнуть постороннему очень даже проблематично.

Впрочем, и 50 с лишним лет назад на ту точку попасть мог тоже далеко не каждый. И не только потому, что полк располагался в глухой тайге, за сотни километров от человеческого жилья. Если бы в ту глухомань случайно забрели охотники или таежные романтики, их задержали бы еще на дальних подступах к казармам. Хотя, по всем документам, в тайге стоял обычный стройбат.

 —  Наш «стройбат» на самом деле был ракетным полком,  —  озвучивает Леонид Иванович бывшие много лет наглухо засекреченными данные.  —  О своей службе мы не имели права рассказывать в течение десяти лет после демобилизации, о чем давали подписку. Еще в течение того же срока для нас была закрыта «заграница», даже соцстраны, мы были невыездными. Сейчас, конечно, эти сведения уже не являются секретными. Но тогда…

Прибывших в расположение части новичков каждый раз инструктировали жестко: что можно писать домой, а о чем и не заикаться, на какое расстояние от казармы разрешается отойти. Категорически запрещалось читать гарнизонную газету на улице  —  в ней попадалась информация, за которую, как объясняли командиры, американцы дорого бы дали, а они, мол, могут считать ее со спутника. 
Запрещалось фотографировать, этот запрет, понятно, втихую нарушали. Но фотографии домой отправляли не по почте, а нелегально  —  через отпускников. Потенциальным «романтикам» настрого запретили отправлять девушкам в конвертах засушенные «лютики-цветочки».

 —  У нас,  —  объясняет эту строгость Леонид Иванович, — использовалось сверхсекретное на тот момент топливо, его «раскрыли» не так давно, лет 10-15 назад, а раньше о нем и слышно не было.  Говорили, что методом спектрального анализа можно обнаружить следы топлива в траве, цветах и, соответственно, понять, чем занимается наша часть.
А занимались мы обслуживанием ракет  стратегического назначения, непосредственно я и еще двое моих сослуживцев были радистами. У каждой ракеты была  своя конкретная цель  —  в главной нашей стране-противнике. 

Практически вся наша служба проходила под землей, в специальных подземных сооружениях. Мы, радисты, держали прямую связь с Москвой. Нам поступал сигнал, какое-то кодовое слово, на каждое из них существовал свой пакет. Получаем слово, передаем через посыльного командиру, тот вскрывает соответствующий пакет, в нем  —  инструкция. Чаще всего  —  учебная тревога, то есть так проверяли нашу готовность к действиям в экстремальной ситуации.

Самое сложное время было, когда в Чехословакии в 1968 году поднялся мятеж. Я как раз был на смене, получил сигнал, передал его на КП, командный пункт. Через некоторое время бежит лейтенант с круглыми глазами:  «Ты, радист, не ошибся?!». Принимаю повторно  —  то же самое. А в пакете  —  «полная боевая готовность»! Ни разу до этого такого не было. 

Подняли полк, ракетчики бегут на точку  —  каждый знал, что ему делать при такой команде. Командир  —  ко мне, включаем радио, «Голос Америки», а там сообщение: посол СССР Добрынин известил правительство США, что  советские ракетные войска стратегического назначения находятся в полной боевой готовности. И американцы в Чехословакию шагу не ступили, испугались. 
Напряженная обстановка была и в 1969 году, когда случился конфликт на острове Даманском. Правда,  мы знали, что там наши разберутся быстро и жестко. Так и произошло.

В части была своя подсобная ферма, семь коров. К ним приставлен солдат, ухаживал за ними, доил. Молоко нам давали постоянно. Плюс всем каждый день полагались дополнительная пайка сливочного масла, сахар, колбаса, сыр.

И вообще, кормили, как на убой. На каждый стол (10 человек) в обед ставили добавочный бачок мяса, вечером  —  добавочный сахар. А тем, кто шел на боевое дежурство в ночную смену, выдавали 150 граммов колбасы, 100 граммов сыра, масло. Приехал домой в отпуск  —  мать ахнула: из-за щек ушей не видно, как хомяк!

…В нашем полку служили ребята со всего Союза. И почему-то в роту охраны всегда брали только узбеков и казахов (почему именно их  —  мы эту «тайну» так и не разгадали). Ох, им несладко приходилось! Все наши точки были обнесены надежной охранной сигнализацией. А в той местности диких коз  —  навалом, они эту сигнализацию постоянно цепляли и приводили в действие. Рота охраны хронически не высыпалась. Зато реакция у ребят выработалась мгновенная, все действия отработаны на уровне подсознания. А как иначе, если чуть не поминутно команда: « В ружье!».

Мы их жалели и, конечно, подсмеивались над ними, как и над первогодками. Но вот чего у нас не было, так это дедовщины. Мне кажется, в 60-е годы ее вообще в армии не было. Или просто мы, ракетные войска, в особых условиях служили, особые и отношения между солдатами  складывались.  

…В полк мы прибыли после учебки, тоже хорошая школа. Когда заканчивали обучение, нас практиковали на контроле военно-морского флота  —  тогда ведь все еще работали на морзянке, так что мы, радисты, подходили для всех родов войск. Так вот, там, во флоте, увидел, можно сказать, будущее.

Давно ли в наш обиход вошли флешки? А в армии они уже тогда, в 60-х,  были!  

…В армию я попал в «переходный период». Призывали нас на три года, а пока служили, пришел приказ о переводе на двухгодичную службу. Моему призыву пришлось полгода лишних отслужить, то есть не два, а два с половиной года: за шесть месяцев мы должны были подготовить себе смену. Ребята приходили после учебки, а мы «натаскивали»  их на практике, это называлось «обкатать на боевое дежурство».

При сегодняшнем годичном сроке службы, считаю, военного специалиста из новобранца можно сделать только в том случае, если человек закончил хотя бы техникум и имеет образование, соответствующее профилю войск, куда он попал. Или поработал в таком месте, где мог научиться чему-то похожему. 

За год специальности научиться трудно. У нас время было, я к концу службы сдал норматив мастера по приему морзянки, а это не так-то просто. Кстати, морзянку помню до сих пор. Услышу в каком-нибудь фильме «та-та-ти-ти-та» и «на автомате» читаю. Иногда забавно получается: режиссеры на широкую публику рассчитывают, не на специалистов, и вместо текста актер-радист настукивает просто набор звуков.

Так вот, о сроке службы  —  из дворового, уличного мальчишки, вчерашнего школьника, за год солдата сделать трудно. У него же как минимум должна быть соответствующая физическая подготовка, а откуда она, далеко не все на гражданке занимались спортом. Все восемь месяцев, что пробыли в учебке, мы каждое утро бежали кросс 10 километров  —  в дождь, в жару, в холод. Поначалу и до слез доходило, но постепенно втянулись, а со временем все возмужали, мышцы накачали.

Мы со спортивных снарядов не слезали, военно-спортивные комплексы отрабатывали и сдавали, значки получали. Из нас делали солдат. И  —  нормально делали!

Нина БУТАКОВА. Фото из семейного архива Л.И. Чепкасова.